Тарасенко Владислав Валерьевич
Фигуры речи отходят на второй план. Не потому, что нечего сказать, не потому, что есть о чем молчать, и даже не потому, что уже все, что можно сказать, сказано.
Скорее всего, рождаются новые языки и схемы понимания менее связанные с говорением, словом, звуком, и более - зрительным видом, образом, формой, цветом.
Возможно, мы сейчас наблюдаем времена последних поэтов - звуковых, словесных и кому-то, кроме себя, интересных, последних читателей, доверяющих носителям слова, и поэтому испытывающих желание прочитать и услышать нечто для себя экзистенциальное, последних людей, надеющихся на слово. Возможно и то, что наше разочарование в словах только временно.
Выдвинем гипотезу, предполагающую, что с появлением компьютеров и вследствие этого, глобальных компьютерных сетей создаются принципиально новые (в отличие от книги, газеты, телевизора) методы человеческого общения, фиксируемые в новых социальных формах человеческих отношений, новых типах деятельности, новых архетипах (устойчивых формах) сознания и самосознания.
Компьютерная сеть, в этой постановке вопроса, принципиально отличается от рукописи, книги тем, что она скорее не источник, не получатель, не обработчик информации (кстати, что такое информация?), не хранитель знаков, интерпретируемых нами, а генератор (даже диктатор) новых форм коммуникативной активности человека, в результате которых инверсируются, выворачиваются процессы понимания - выработки, "ловли" понятий, создания схем объяснения.
Человек Читающий (человек эпохи Гуттенберга) постепенно уступает свои позиции выработки понятий и создания схем объяснения мира Человеку Кликающему (от английского click - щелкать) - нажимающему, накликающему, указующему щелчком мыши на экранную картинку.
При общении с "новообращенными" в так называемую "компьютерную грамотность" людьми, мне показалось важным то, что переход, мыслимый творцами компьютерного интерфейса как тривиальный (переход к более простому "нажатию" на мышку), вовсе не так тривиален для компьютерного "неофита" - "бывшего" Человека Читающего. Соединить всё в единую коммуникативную систему - палец на мышке, курсор с кнопкой на экране, наделить эту систему целеполаганием и смыслом - это (в экстремальном случае) означает уйти в другую культуру, в иной способ фиксации коммуникаций, и как следствие этого - на другой уровень психосемантической самоорганизации человека.
Не хочется вдаваться в споры о том, какая культура "более культурна" - является ли новый способ деятельности возвратом к язычеству, утратой культуры слова, или это наоборот - переход к новой поэзии новых образов. Пока об этом трудно говорить из за неясности самого Человека Кликающего в смысле самоорганизации процессов образования и развития новой коммуникативной среды - как их объяснять, на каком языке, какими понятиями о нем можно что-то сказать?
Глубина проблемы видна хотя бы в различии, увеличивающемся непонимании, отсутствии научной коммуникации между генерацией школьников и студентов после 1980 года рождения и их преподавателями. И речь идет, как раз, не о "двоечниках", а о "продвинутых".
О чем можно рассказать студенту, у которого дома на столе стоит супер- компьютер с процессором Pentium III, подключенный к INTERNET? За один вечер работы в сети можно увидеть, услышать, узнать, обсудить с коллегами в любой точке земного шара, больше, чем за семестр чтения лекций. В результате такой ежедневной работы рождается абсолютно новая схема познания и освоения мира, которую мы обозначим словом "кликанье".
Схема кликанья кардинальным образом отличается от схемы чтения текста, просмотра телевизора, чтения лекции.
Чтение ассоциативно связывается с непрерывностью, гладкостью ведения взгляда по листу, умением "держать" длинный текст, регулярным, несколько монотонным, но неотвратимым освоением слова. Конечно, при чтении случаются, так называемые, сингулярности - особенности - разрывы, лакуны, перескоки на другой текст, сопровождающиеся соответствующими человеческими жестами- телодвижениями, но это скорее исключения, чем правила.
Иное дело - кликанье. Кликанье соткано из моих жестов-указаний на картинки. Кликанье невозможно без положительных обратных связей, увеличивающих мою неустойчивость. Кликанье сопряжено с постоянными отходами, ответвлениями "не туда" - из стороны в сторону, причем, с колоссальными скоростями - как информационными, так и географическими. Случайное блуждание, сингулярность в каждой точке, неопределенность цели, плохая предсказуемость того, что увидишь после "клика". Жест, указание становится смыслообразующим фактором человеческого общения, а сеть, реализуя наши "кликающие" жесты, превращается в органы чувств, часть тела Человека Кликающего, вырывая тексты, "картинки" из библиотечных оков, заставляя их обращаться с колоссальной скоростью между читателями - подобно Лермонтовскому Демону или мировому духу.
В результате этого процесса, Человек Кликающий рождает новые языки, новые знаково-смысловые пространства общения, по ходу дела пытаясь разобраться в "вещах" - в том, что нового он увидел, или создал. Читается при этом уже не текст, а гипертекст - нечто сложное, запутанное, нераспутываемое, неупрощаемое. В связи с эти и рождается новое представление о форме новой коммуникативной сложности.
Выдвинем гипотезу о возможности фрактального описания - как задания новой формы коммуникативной сложности "кликающего" мира.
Гипотеза основана на "перекличках" основных "догм" фрактальной концепции и особенностей компьютерно-сетевой коммуникации. В данном тексте под термином "фрактальное описание" мыслится скорее не математическая модель, а некоторый, концептуально-цельный (методологически идеологизированный) взгляд на мир, новый способ интерпретации и философского осмысления феноменов компьютерно-сетевой культуры.
С появлением фрактала происходит рождение нового типа редукции, который проявляется как метафизический переход типов мышления установочных суждений о формах из способов упрощения, редукции к дискретным онтологическим формам данностей; к созданию онтологических схем сложности- как-таковой, непрерывно видоизменяющейся и переструктурирующейся на разных уровнях.
Математик или физик, знакомый с концепцией фрактала, читающий эти строки, скорее всего скажет, по поводу определения фрактала, что-нибудь типа: "Фракталами являются определенные различным образом (операционально, формально или компьютерно-визуально) математические множества (классы множеств), с выделенными свойствами, применяющееся для исследования решений нелинейных дифференциальных уравнений, описания формы сложных физических тел и компьютерного моделирования.", и продолжит разговор уточнением этих самых "выделенных свойств" - самоподобия, самоаффинности, наличия определенных (дробных, спектральных) количественных характеристик при масштабном преобразовании, связанном с измерением или генерацией фрактального множества.
С появлением в научном обиходе понятия фрактала, на наш взгляд, произошло "революционное" изменение в виде перехода от понимания формы в гладких предметах - кривых, плоскостях к пониманию специфической предметности нелинейности, хаотичности, негладкости.
Сложность постепенно обрастает атрибутами и перетекает из небытия (потенции, вспоминания, возможности) в мир-здесь ничем не прикрытый, что сопровождается вполне явными (и тем не менее метафизическими) процессами профанации (или, извините, демократизации) - из областей скрытого, сакрального - "высокой" науки, религии, веры, подсознательного в область данности, явного, становясь как предметом исследования, который можно как-то (операционально, конвенционально) задать, так и видом виденья и объяснения мира.
Из иллюстрации каких-то значков, формул картинка на экране превращается в самодостаточный сложный мир, просмотр которого напоминает изучение зеркальца аборигенкой Амазонии. Принципиально меняется и характер спекулятивных философских редукций для описания новых форм.
Исходя из этого меняется статус объяснения связей внутри сложной системы. Манихейских схем, основанных на дихотомиях типа точное-неточное, простое-сложное, случайное-закономерное становится недостаточно.
Точка, линия, плоскость и их геометрические "родственники" - топологически гладкие множества, места точек - вещи, на первый взгляд самые простые, но эта простота исходит от специально заданного непроговора их места и генезиса в познавательном контексте. Они как бы "само собой разумеющиеся", априорно данные - как самые простые "кирпичики" сложного, таблетки от всех болезней, библиотеки увиденного, формы форм, укрощение выбивающейся и пролезающей плоти в виде различных "погрешностей", борьба и бегство - то от бесконечно малого, то от бесконечно большого с помощью их понимания - объяснения и овеществления.
В этом смысле Евклидовы "Начала" без всяких скидок можно считать Библией цивилизации, откуда по священные черпали ответы на интересующие вопросы. Как в Библии - в начале было Слово (точнее - аксиоматически заданная форма) - нечто самодостаточное "само собой разумеющееся" и креативное. Самая большая загадка - вещи "сами собой разумеющиеся", "очевидные", "максимально ясные", перекочевывающие прямиком из геометрии в философские дискурсы. Точка - бесконечно малое, линия - бесконечно длинное и узкое, плоскость - бесконечно длинное, широкое и низкое, пространство - бесконечно большое, время - бесконечно длящееся. Это очень загадочно - что значит "бесконечное"?
Бесконечность надо обрубать непонятными понятиями - знаки есть, образы есть, определения нет. И не надо! Неопределенность снимается внеязыковой телесностью. Эти понятия телесно слиты с наблюдателем - как некий набор программ, поставляемый вместе с компьютером, нечто такое, что мы должны автоматически, машинально представить, включив в свою схему объяснения реальности, задав тем самым подмены и отождествления. На основании этого слияния предмет исследования объективируется заданием субъектно-объектных отношений, а наблюдатель сжимаясь элиминируется из схемы понимания - рождается классический научный дискурс, предлагающий нам некую виртуальную, сгенерированную реальность.
Поэтому, самая "главная" виртуальная реальность была рождена задолго до появления компьютеров заданием аксиом-понятий точки, линии и плоскости. Язык (точнее букварь) этих понятий не словесен, а телесен, визуален, причем эта визуальность модельна, рафинирована от "погрешностей" мира и максимально очевидна для исследователя.
Благодаря этому прорыву можно строить онтологии, например уточнить такие понятие как движение и граница. Геометрия - то, что измеряет землю, измеряет - значит ограничивает, редуцирует, овеществляет, уводит от классических парадоксов движения. При этом, граница мыслится всегда оформленной, обозначенной понятием, а то, что ограничено, то есть находится внутри границы, сразу мыслится целым. Поэтому между словом и геометрической предметностью есть общее в "обрубании" бесконечного смысла, в переходе к дискретному из непрерывного, простому - из сложного, понятию - из неотрефлексированного категориальной спекуляцией представления. Этот переход сопрягается с очевидностью, ясностью, метафизикой данности.
Практически всегда метафизика задания формы находится рядом с этой визуально-телесной очевидностью.
Трещины, шероховатости, изломы, сингулярности, "погрешности" оказываются не исключением из правил, а свойством мира, чуть что, "прорастая" в самых разнообразных местах. Понятие движения не обязательно должно вырабатывать такие понятия как скорость и ускорение - иногда они не имеют смысла, а пройденный путь может зависеть от того, какой линейкой мы его измеряем. Целое не обязательно должно быть ограничено, и для его описания задания границ недостаточно - надо описывать "притягивающие состояния", результаты пребывания в той или иной области. Граница не обязательно должна быть четкой. Явных демаркаций может и не быть, что не означает отсутствия разницы между целыми предметными областями. В одном и том же пространстве на разных масштабах могут "жить" совершенно разные миры, и им не обязательно соотноситься друг с другом как часть и целое.
Фрактал обрастает "плотью" "благодаря" компьютерам - его можно представить, и воспитать, на этой базе, новую интуицию задания формы. Когда-то Д. Данин писал о неизбежности странного мира, в смысле неизбежности принятия людьми мировоззренческих следствий квантовой механики. С введением фрактального описания мир становится еще "более" странным на нашем макро-уровне.
Эта странность сопрягается с внеязыковой "кликающей" фрактальной "странностью" компьютерно-сетевой культуры, требующей для своего объяснения новых языков, новых "переоткрытий" философии.
Какими будет эти языки - только словесным или аудио-визуальным, или же компьютеры преподнесут нам какое-то новое знаково-смысловое пространство, пока сказать трудно. Но, будем оптимистами, по примеру Августина, надеясь на то, что эпоха "после Гуттенберга" - эпоха Человека Кликающего, это не слом старого мира, а рождение нового - более сложного и интересного.